№93

[twilighttown]

Один из моих любимых отрывков из Ффорде. Посвящается всем любителям спасать чужих котят из горящих квартир.

— Капитан Нонетот? — обратился он ко мне.
— Типа того.
— Первый помощник Уильям Фицуильям к вашим услугам, мэм. У нас проблема с пассажирами!
— Вы не можете с ней разобраться?
— Нет, мэм, вы же капитан.

Я спустилась и обнаружила Фицуильяма у подножия трапа. Он проводил меня в отделанную панелями офицерскую кают-компанию, где нас ждали трое людей. Первый мужчина стоял с удрученным видом, упрямо сложив руки на груди. Он был в отлично сшитой черной визитке, на кончике носа поблескивало маленькое пенсне. Остальные двое, судя по всему, были мужем и женой. Женщина с нездоровым бледным лицом явно недавно плакала, и ее утешал муж, время от времени бросавший гневные взгляды на первого мужчину.

много текста

— Я очень занята, — сказала я им. — В чем дело?
— Моя фамилия Лэнгдон, — сказал женатый мужчина, ломая руки. — Моя жена Луиза страдает от синдрома Закарии и без необходимого лекарства умрет.
— Мне очень жаль это слышать, — ответила я, — но что я могу сделать?
— У этого человека есть лекарство! — выкрикнул Лэнгдон, тыча обвиняющим пальцем в мужчину в пенсне. — Однако он отказывается продать его мне!
— Это правда?
— Меня зовут доктор Блесск, — вежливо поклонился мужчина. — У меня есть лекарство, это правда, но стоит оно две тысячи гиней, а у мистера и миссис Лэнгдон только тысяча и нет возможности занять больше!
— Ну, — сказала я доктору, — думаю, с вашей стороны было бы благородным жестом снизить цену.
— Я бы и рад, — ответил доктор Блесск, — но на разработку этого лекарства я потратил все, что имел. Я подорвал здоровье и разрушил свою репутацию. Если я не окуплю расходы, то разорюсь, мое имущество будет распродано, а шестеро моих детей станут нищими. Я сочувствую беде миссис Лэнгдон, но это вопрос денег.
— Послушайте, — обратилась я к Лэнгдонам, — это не мое дело. Лекарство принадлежит доктору Блесску, и он волен распоряжаться им по своему усмотрению.
— Но лекарство нужно ей сейчас, — взмолился мистер Лэнгдон. — Без него она умрет. Вы капитан этого корабля, поэтому вам принадлежит верховная власть. Вы должны принять решение.
Я вздохнула. У меня на данный момент имелись более важные дела.
— Доктор Блесск, отдайте ему лекарство за тысячу гиней. Мистер Лэнгдон, вы отработаете остальное доктору Блесску, неважно как. Понятно?
— Но мои средства к существованию! — взвыл Блесск.
— Я ставлю неизбежную смерть миссис Лэнгдон выше вашего возможного разорения, доктор Блесск.
— Но это мало чем отличается от воровства! — возразил он, разъяренный моими словами. — Я не сделал ничего плохого — всего лишь открыл лекарство от смертельной болезни. Я заслуживаю лучшего обращения!
— Вы правы, заслуживаете. Но я не знаю ничего ни о вас, ни о Лэнгдонах. Мое решение основано только на спасении жизни. Вы меня извините?
Болдуин окликнул меня из рулевой рубки, и я взлетела по трапу.
— Что такое?
Он указывал на что-то примерно в миле от нас по правому борту. Я взяла бинокль и настроила его на отдаленный объект. Наконец-то повезло. Похоже, завихрение — так мы называли мелкие локальные возмущения в ткани написанного слова. Именно так портилась погода в Книгомирье: завихрение скоро превратится в мощный текстфун, способный с корнем вырывать слова, идеи и даже людей, а потом переносить их через пустую тьму Ничто, рано или поздно сбрасывая в отдаленные книги в нескольких жанрах от родины. Это был выход. Я раньше никогда не пробовала подъезжать на попутном текстфуне, но это не казалось таким уж сложным делом — в конце концов, у Дороти не возникло особых проблем с торнадо.
— Тридцать градусов на правый борт, — велела я. — Идем на перехват текстфуна. Сколько ему, по-твоему, понадобится, чтобы добраться до нас, Болдуин?
— Двадцать минут, кэп.
Рискованно, конечно. Вихри набирают скорость, пока вращающаяся труба не вырастет до небес, заполненная мелкими частями сюжета и всем прочим, что способна засосать, а затем, под шквалом искаженного смысла, поднимается и исчезает. Больше такого шанса не представится.
— Разумно ли это, капитан? — спросил первый помощник Фицуильям, поднявшийся к нам на мостик. — Я видел подобные бури. Они могут причинить ужасный вред, а у нас сорок душ на борту, многие из них женщины и дети.
— Тогда вы можете спустить меня в спасательной шлюпке перед штормом.
— И остаться без спасательной шлюпки самим?
— Да… нет… не знаю. Фицуильям!
— Да, капитан?
— Что это за место?
— Не понимаю, о чем вы, капитан.
— Я имею в…
— Кэп, — перебил меня Болдуин, указывая вправо по борту, — там не спасательная шлюпка?
Я переключила внимание на обозначенное им пространство. Это действительно была шлюпка, а в ней вроде бы несколько человек, все обмякшие и явно без сознания. Черт. Я снова поглядела, надеясь найти подтверждение тому, что они уже мертвы, но не увидела ничего, что позволило бы сделать окончательный вывод. Я выругала себя: неужели я только что понадеялась, что они умерли?
— Вы можете подобрать их после того, как спустите меня, — сказала я. — Для них это всего лишь дополнительные сорок минут, а мне действительно надо отсюда выбираться.
Фицуильям и Болдуин переглянулись. Но тут у нас на глазах шлюпку поддело волной и перевернуло, сбросив пассажиров в море. Теперь мы видели, что они таки живы и вяло цепляются за перевернутую шлюпку. Я отдала приказ:
— Поворачивайте. Сбросить ход и остановиться для подъема выживших.
— Есть, кэп, — отозвался Болдуин, поворачивая штурвал, пока Фицуильям передавал по телеграфу команду «сбросить ход» в машинное отделение.
Я вышла на правое крыло и стала уныло наблюдать, как завихрение превращается в словошторм. За двадцать минут, ушедших на перехват лодки, вращающаяся масса сюжетного искажения поднялась, захватив с собой часть описания океана. На мгновение образовалась рваная черная дыра, но ее тут же затянуло морем, и спустя несколько мгновений все вернулось в норму. Возможно, мне следовало оставить лодку на произвол судьбы. В конце концов, Длинное Настоящее и классика важнее кучки вымышленных жертв кораблекрушения. Хотя, окажись я в той лодке сама, понятно, чего бы мне хотелось.
— Капитан!
Это был доктор Блесск.
— Не хочу ничего знать о ваших спорах с Лэнгдонами, — сказала я ему.
— Нет-нет, — ответил он в легкой панике. — Вы не можете подобрать этих несчастных!
— Почему?
— У них болезнь Скуурда.
— Что у них?
Мы прошли через рубку на левый борт, где Фицуильям руководил спасательной операцией. До шлюпки оставалось еще минимум сто ярдов. Корабль медленно двигался вперед, через борт была переброшена сеть, и несколько крепких матросов готовились подобрать жертв кораблекрушения.
— Посмотрите внимательно на уцелевших, — настойчиво попросил доктор Блесск, и я настроила бинокль на маленькую группу.
Теперь, когда они были ближе, я разглядела, что их лица покрыты отвратительными зелеными нарывами. Я опустила бинокль и посмотрела на доктора Блесска.
— Каков прогноз?
— Стопроцентно смертельно и очень заразно. Поднимите их на борт — и мы потеряем минимум двадцать процентов людей. До порта нам еще полгода, и эти несчастные умрут задолго до того, как мы сумеем оказать им какую-либо помощь.
Я потерла виски.
— Вы точно в этом уверены.
Он кивнул. Я глубоко вздохнула.
— Фицуильям!
— Да, капитан?
— Прекратить спасательную операцию.
— Что?
— Вы меня слышали. У этих людей смертельная заразная болезнь, и я не стану рисковать жизнями пассажиров, спасая несчастных, которые все равно умрут.
— Но, капитан! — запротестовал он. — Мы никогда не оставляем человека в воде!
— Мы делаем это сегодня, Фицуильям. Понимаете?
Он злобно зыркнул на меня, затем перегнулся через поручень и повторил мой приказ, позаботившись, чтобы люди узнали, от кого он исходит. Потом зашел в рубку, позвонил «полный вперед», и корабль вздрогнул, когда мы, набрав скорость, понеслись вперед.
— Зайдите внутрь, — сказал доктор Блесск.
— Нет, — ответила я, — я останусь здесь. Я не стану прятаться от людей, которых обрекла на смерть.
И я стояла и смотрела, как шлюпка и люди уплывают за корму корабля и быстро пропадают из виду в морской дали. С тяжелым сердцем я вернулась в рулевую рубку и уселась в капитанское кресло. Болдуин молчал, глядя прямо перед собой.
— Я поступила правильно, — пробормотала я, — и более того, я вообще могла бы использовать текстфун и сбежать.
— Здесь происходят всякие штуки, — прошептал Болдуин, — неприятные штуки.
Внезапно меня посетила одна мысль, и я от души понадеялась, что ошибаюсь.
— Как называется корабль?
— Корабль? — весело отозвался Болдуин. — Это пароход «Нравственная дилемма», кэп.
Я закрыла лицо ладонями и застонала. Анна Дрянквист-Дэррмо и ее гнусный муженек не шутили, когда говорили, что выбрали это место специально для меня. У меня уже изрядно расшатались нервы, и тяжкая длань вины давила все сильнее. Я провела здесь всего час, так какова же я буду через неделю или через месяц? Честно скажу, заперли меня в незавидном месте — дрейфовать в Предполагаемом океане, командуя «Нравственной дилеммой».
— Капитан?
На сей раз кок. Небрит, на белой тужурке такое количество пятен от еды, что не отличишь, где кончаются пятна и начинается ткань.
— Да? — устало откликнулась я.
— Прошу пардону, а только у нас изрядная недостача провианта.
— И?
— До порта нам еще полгода, — продолжал кок, сверяясь с засаленным листком с расчетами, — а еды для пассажиров и команды хватит только на две трети этого времени, да и то если сильно поджаться.
— О чем вы?
— О том, что все сорок человек помрут с голоду задолго до того, как мы достигнем порта.
Я поманила к себе Фицуильяма.
— Ближе порта, разумеется, нет?
— Нет, капитан. Порт Совпадение единственный.
— Так я и думала. И рыбы тоже нет?
— Не в этих водах.
— Других кораблей?
— Ни единого.
Теперь я уловила. Это и были «неприятные штуки», о которых говорил Болдуин, и разбираться с ними мне, и только мне. Корабль, море и люди в нем могли быть предполагаемыми, но они страдали и умирали так же, как все.
— Спасибо, кок, — сказала я, — я дам вам знать о моем решении.
Он лениво отсалютовал и ушел.
— Ну, Фицуильям, — сказала я, делая кое-какие простые расчеты на листке бумаги, — еды, если до порта, хватит на двадцать шесть человек. Как вы думаете, нам удастся найти четырнадцать добровольцев броситься за борт, чтобы обеспечить выживание остальных?
— Сомневаюсь.
— Тогда у меня небольшая проблема. Является ли моим первоочередным долгом как капитана обеспечить выживание максимально возможного числа людей на вверенном мне корабле, или же моим нравственным долгом является не допустить убийства?
— Для людей в шлюпке вы на данный момент и так убийца.
— Возможно, но здесь труднее: в данном случае не бездействие порождает обстоятельство, а действие. Вот что я собираюсь сделать. Все младше восемнадцати исключаются, равно как и шесть членов экипажа, без которых корабль не сможет плыть дальше. Все остальные тянут соломинки, и тринадцать пойдут за борт.
— А если они не захотят?
— Тогда я выкину их лично.
— Вас же за это повесят.
— Не повесят. Я буду четырнадцатой.
— Очень… самоотверженно, — пробормотал Фицуильям, — но даже после возрастных и экипажных исключений у нас остается тридцать один пассажир младше восемнадцати лет. Вам все равно придется выбрать семерых из них. Неужели вы сможете бросить их за борт, детей, невинных?
— Но я спасу остальных, верно?
— Не мне говорить, — тихо ответил Фицуильям, — я не капитан.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Сердце колотилось, глубоко внутри клокотала холодная паника. Мне приходилось делать ужасные вещи, чтобы спасти других, и я не уверена, что мне это по силам — так рисковать многими жизнями. На миг я затормозила и подумала. Дилеммы с момента моего появления становились все хуже. Возможно, это место — где бы оно ни находилось — ехидно откликалось на мои решения. Я решила кое-что испробовать.
— Нет, — сказала я, — я никого не собираюсь убивать только потому, что этого требует абстрактная этическая ситуация. Мы поплывем дальше, как есть, и будем рассчитывать на то, что встретим другой корабль. Если нет, то мы можем умереть, но, по крайней мере, поступим честно по отношению друг к другу.
Издалека донесся раскат грома, и корабль качнуло. Я думала, что делать дальше.
— Прошу прощения, капитан, но я принес плохие новости.
Этого стюарда я еще не видела.
— И?..
— У нас в кают-компании джентльмен, который утверждает, что на борту бомба и она установлена так, чтобы взорваться через десять минут.
Я позволила себе криво улыбнуться. В стремительно меняющихся сценариях мерещился неуклюжий разум. Возможно, это что-то из Устной традиции, но как проверить? Однако, если этот маленький мирок в какой-то степени разумен, его можно победить, но, чтобы одержать над ним верх, надо обнаружить его слабости, и он только что продемонстрировал одну — нетерпение. Ему не нужна была долгая, затяжная гибель пассажиров от голода; он хотел, чтобы я совершила собственноручное убийство ради большего блага — и быстро.
— Показывайте.
Я проследовала за стюардом вниз, в кают-компанию, где на стуле посередине помещения сидел человек. Лицо у него было землистое, светлые волосы стояли торчком, а маленькие глазки напряженно уставились на меня, когда я вошла. Его охранял здоровяк матрос по имени Мактавиш, шотландец, на три четверти покрытый татуировками. В комнате больше никого не было — и не должно было быть. Это же предполагаемая ситуация.
— Ваше имя, сэр?
— Джебедайя Солфорд. И я спрятал бомбу…
— Я слышала. И вы, естественно, не скажете мне, где она?
— Естественно.
— Эта бомба, — продолжала я, — потопит корабль, с вероятностью приведя ко множеству смертей?
— Да, я надеюсь на это, — весело ответил Джебедайя.
— Включая вашу собственную?
— Я не боюсь смерти.
Я остановилась подумать. Это была классическая и затасканная дилемма. Опущусь ли я, хороший по сути человек, до того, чтобы пытать себе подобного ради высшего блага? Эту головоломку обсуждали много лет, в основном те, кому точно не светило столкнуться с ней в реальности. Судя по тому, что сценарии сыпались как из рога изобилия, автору данного балагана было безумно любопытно, как долго можно изводить порядочного человека, прежде чем он начнет поступать плохо. Я почти физически ощущала, как злорадствует надо мной издали создатель дилеммы. Я бы помешала ему, если бы могла.
— Фицуильям! Всех пассажиров на палубу, задраить все герметичные переборки, и пусть все члены экипажа и трудоспособные пассажиры ищут бомбу.
— Капитан, — ответил он, — это пустая трата времени. Бомба есть, но ее не найти. Решение должно быть принято здесь и сейчас, в этой кают-компании.
Черт. Перехитрили.
— Сколько у нас шлюпок? — спросила я, испытывая растущее отчаяние.
— Только одна осталась, мэм. Места в ней на десятерых.
— Черт. Сколько еще до взрыва?
— Семь минут.
В реальном мире в подобной черно-белой ситуации решения не существовало. Я бы использовала всю необходимую силу для получения информации. Но после этого, что важнее, подвергла бы себя жесткому самоанализу. Если ты позволяешь или осуществляешь пытку, то должен лично отвечать за свои действия, — это тот тип решения, на момент принятия которого очень полезно ощущать нависшую над тобой угрозу тюремного заключения. Но дело в том, что на борту этого корабля здесь и сейчас не похоже было, что от Солфорда можно вообще чего-то добиться пытками. Он вскоре скажет мне, бомба найдется — и начнется следующая дилемма. И они так и будут продолжаться, снова и снова, все хуже и хуже, пока я не сделаю что-нибудь, чего бы никогда в жизни не сделала, и пассажиры этого судна утонут, будут съедены или убиты. Это был ад для меня, но и для них он тоже станет адом. Я тяжело опустилась на ближайший стул, уронила голову на руки и уставилась в пол.
— Капитан, у нас всего пять минут, — напомнил Фицуильям. — Вы должны пытать этого типа.
— Да-да, — невнятно откликнулась я, — я знаю.
— Мы все умрем, — сказал он и добавил: — Снова.
Я подняла голову и встретилась с ним глазами. Я и не замечала, какие они у него голубые.
— Вы все в итоге погибаете? — несчастным голосом спросила я. — Вне зависимости от моих действий? Дилеммы следуют друг за другом, одна другой страшнее, пока все не погибают?
— Четыре минуты, капитан.
— Я права?
Фицуильям отвел глаза.
— Я задала вопрос, старпом.
Он посмотрел на меня, и мне почудились слезы в его глазах.
— Мы все тонули уже больше тысячи раз каждый, — тихо сказал он. — Нас съедали, взрывали, мы страдали от смертельных болезней. Хуже всего тонуть. Каждый раз, когда я чувствую удушающее действие воды, слепую панику, когда задыхаюсь…
— Фицуильям, — сурово спросила я, — где это проклятое место?
Он глубоко вздохнул и понизил голос:
— Мы Устная традиция, но мы не рассказ — мы семинар по этике.
— То есть вы все предполагаемые персонажи во время лекции?
Фицуильям кивнул с несчастным видом. Стюард как-то небрежно подал мне клещи, напомнив при этом настойчивым шепотом, что осталось всего три минуты.
Я рассеянно взглянула на клещи, на Джебедайю, потом обратно на Фицуильяма, который стоял, уставясь в пол. Столько страданий на борту этого корабля и так долго. Возможно, выход все-таки есть. Беда в том, что подобные радикальные действия в Устной традиции могли угрожать жизни лектора, ведущего семинар. Но что важнее? Благополучие одного реального профессора этики или безжалостное мучение его подданных, которым приходится подвергаться его садистским гипотетическим дилеммам по два часа три раза в неделю? Когда вы рассказываете трагическую историю, в Книгомирье кто-то умирает по-настоящему. Я находилась в Устной традиции. Потенциально в лучшем ее изложении — и в самом разрушительном.
— Мактавиш, приготовьте шлюпку к спуску. Я ухожу.
Мактавиш взглянул на Фицуильяма, тот пожал плечами, и здоровяк шотландец вышел вместе со своими татуировками.
— Этот выбор не предусмотрен, — сказал Фицуильям, — вы не можете этого сделать.
— У меня есть опыт Устной традиции, — сообщила я ему. — Все эти сценарии имеют место только потому, что я здесь, чтобы вершить в них суд. Вся эта штука движется только в одну сторону — по нисходящей спирали все более невозможных нравственных дилемм, и в результате в живых не остается никого, кроме меня и еще кого-то, кого меня заставят убить и съесть или еще что-нибудь. Если я устранюсь из этого уравнения, вы свободны плыть по морю беспрепятственно и безопасно.
— Но это может, это может…
— …повредить лектору, даже убить его? Возможно. Если бомба взорвется, вы поймете, что я проиграла, а с ним все в порядке. Если нет, вы все спасены.
— А вы? — спросил он. — Вы-то как же?
Я похлопала его по плечу.
— Не волнуйтесь за меня. Думаю, вы достаточно пострадали от Той Стороны.
— Но наверняка… мы сумеем подобрать вас, если все пойдет хорошо?
— Нет, так не получится. Это может быть уловка. Я должна покинуть судно.
Я выбежала из кают-компании и метнулась к борту, где Мактавиш уже спустил шлюпку. Палубные матросы удерживали ее у борта за передний и задний концы, и она билась о корпус, подхваченная волнами. Когда я перекинула ногу через поручень, чтобы спуститься, Фицуильям схватил меня за руку. Он не пытался остановить меня — он хотел пожать мне руку.
— До свидания, капитан… и спасибо.
Я улыбнулась.
— Думаете, доберетесь до порта Совпадение?
Он улыбнулся в ответ.
— Постараемся изо всех сил.
Я спустилась по веревочной лестнице в шлюпку. Они отпустили оба конца, и лодка бешено заскакала, подхваченная бортовой волной. Мне показалось, что я сейчас перевернусь, но она удержалась на плаву и быстро стала отставать от уходящего корабля.
Я отсчитывала секунды до взрыва бомбы, но его, к счастью, не последовало, и через море до меня донесся радостный вопль сорока людей, празднующих избавление. Я не могла разделить их воодушевление, поскольку где-то в университете лектор по этике внезапно упал, сраженный инсультом. Вызвали врача, и, если повезет, он выкарабкается. Может, даже снова будет читать лекции, но уже не с этим экипажем.
А в следующем томе будет эпизод про фанфикшн . Который Ффорде его ой как не любит)).